«Вот уж праздник! Что за веселье! Старики и старухи, молодежь, дети ходят в гости с утра до вечера. У всякого на столе питеры и едеры, как говорят сибиряки. Русскому хлебосольству полный разгул…» – пишет Николай Полевой в «Святочных рассказах». Самое веселое время на Руси, святки начинались с Сочельника (24 декабря по старому стилю, 6 января по новому) и продолжались вплоть до Крещения (6 января по старому и 19 января по новому стилю).

Новый год делил святки на «святые» вечера и «страшные». В святочные дни принято было не только гадать и колядовать, но и ходить в гости друг к другу, делать подарки и рассказывать таинственные, фантастические, а порой и жуткие истории, случившиеся где-то с кем-то когда-то. Вот и в жизни великих русских композиторов были свои удивительные истории о том, как они встречали Рождество и Новый год.

Как Чайковский с Брамсом и Григом кутил
Новый, 1888 год Чайковский встретил в Лейпциге, где – как и в других городах Германии – с огромным успехом прошли его авторские концерты. Пребывая в отличном настроении, Петр Ильич с удовольствием принял приглашение профессора Лейпцигской консерватории, первого исполнителя его Скрипичного концерта Адольфа Бродского провести праздничный вечер в кругу его семьи. В числе приглашенных гостей были также Иоганнес Брамс и Эдвард Григ, который в это время гастролировал в Германии.
За новогодним столом, кроме хозяев, скрипача Адольфа Бродского и его жены Анны, оказались три композитора – случай сам по себе редкий в истории музыки. К тому же так получилось, что три знаменитых композитора, русский, норвежский и немецкий, сидели рядом. Жена Бродского в своих мемуарах вспоминает: «Мы пошли к столу. Нина Григ (певица и супруга композитора) была помещена между Брамсом и Чайковским, но не успели мы сесть по своим местам, как она вдруг вскочила, воскликнув: «Я не могу здесь сидеть. Это меня нервирует». Тогда Григ поднялся и сказал: «Зато я могу». И они поменялись местами. Три композитора, сидя друг подле друга, пребывали в наилучшем настроении. Брамс взял вазу с клубничным вареньем, объявив при этом, что хочет съесть его сам, никому другому оно не достанется. Казалось, что находишься скорее в компании малых детей, чем в обществе великих композиторов».

Чайковский и до того с глубокой симпатией относился к творчеству и личности Грига, чего нельзя было сказать о его отношении к Брамсу, но после этой встречи он изменил мнение о немецком композиторе: «С Брамсом я кутил: он страшный любитель выпивки, человек очень милый и вовсе не такой гордый, как я воображал. Но кто совершенно очаровал меня, так это Григ. Это очаровательно симпатичная личность, так же как и жена его», – признается композитор в письме от 5 января 1888 года своему издателю и другу Петру (Пеэтеру) Юргенсону.

С именем Юргенсона, между прочим, уроженцем Ревеля, в 17 лет перебравшимся в Москву, принявшим российское гражданство и ставшим крупнейшим нотным издателем в России, связана одна красивая рождественская история.

Елка и Моцарт от Юргенсона
В декабре 1888 года в Москве и Петербурге прошли авторские концерты Чайковского, на одном из которых он выступил в качестве дирижера. А 25 декабря, в Рождество, Петр Ильич выехал во Фроловское – подмосковное имение помещиков Паниных, которое было снято композитором весной того же года. В шести верстах от Клина, с садом, небольшим прудом и островком, окруженное лесом, за которым открывался вид на бесконечную русскую даль, Фроловское хранило аромат старины и было мило его обитателю.

Чайковский, у которого, несмотря на известность и мировую славу, до конца жизни не было своей усадьбы, страстно мечтал о таком месте, где бы он мог чувствовать себя дома. И вот у него появился уголок земли, куда он стремился всей душой. Это место в сравнении с Майдановым, где он прежде жил, казалась ему «раем небесным». Здесь им были написаны Пятая симфония, увертюра-фантазия «Гамлет», балет «Спящая красавица», здесь же он инструментовал вторую половину «Пиковой дамы», закончив свой шедевр 8 июня 1890 года.

В конце декабря подмосковное имение, все в снегу, было по-особенному красиво. Слуга Алексей Сафронов к приезду Петра Ильича поставил в самой большой комнате огромную елку. В этом ничего не было бы ничего особенно удивительного, но на сей раз Чайковского ожидал сюрприз. Когда елку зажгли, Петр Ильич ахнул от восторга и изумления.

Вокруг лесной красавицы лежали роскошно изданные, только что вышедшие из печати в издательстве «Брейткопф и Гертель» 72 тома собрания сочинений Моцарта. Чайковский, всю жизнь преклонявшийся перед гением Моцарта, называвший его «Христом музыкальным», был потрясен до глубины души. Автором этого поистине драгоценного подарка был Петр Иванович Юргенсон, его издатель и доверенное лицо, ставший после смерти композитора его душеприказчиком (два опубликованных тома их переписки содержат массу интересных и ценных сведений).

«Милый друг! Мне слишком много нужно тебе сказать, чтобы уместить все это на бумаге, а потому ограничусь лишь тем, что выражу тебе восторженную благодарность за самый лучший, драгоценный, дивный подарок, который я когда-либо мог надеяться получить», – спустя несколько дней пишет Чайковский Юргенсону. И в конце письма восьмикратно повторяет: «Спасибо, спасибо, спасибо…»

В ответ Петр Юргенсон 5 января 1889 года шлет из Москвы письмо: «Конечно, я, зная твою любовь к Моцарту, и действовал… Дай Бог тебе времени и здоровья столько, чтобы любимые партитуры истрепались, и я бы мог их заменить новыми экземплярами…»

Увы, в 1893 году Чайковского не стало, а это издание собрания сочинений Моцарта и по сей день хранится в Доме-музее в Клину – с пометками и набросками, сделанными рукой Чайковского. Лет тридцать назад сперва мой папа, а потом и я побывали в Клину и видели эти раритетные издания – как и многое другое из того, что сотрудники Дома-музея на протяжении многих лет заботливо старались сохранить для нас, любящих музыку Чайковского и, как того желал композитор, «находящих в ней утешение и подпору».

Рождество Рахманинова в России и на чужбине
Рождество в семье Сергея Васильевича Рахманинова был одним из самых почитаемых и любимых праздников. Традиция отмечать Рождество, Пасху и другие церковные праздники шла от бабушки Рахманинова по матери Софьи Александровны Бутаковой, которая оказала большое влияние на любимого внука. Это был целый ритуал: посещение церковных служб, раздача подарков – «отдаривание»…

И многие годы спустя родные и близкие старались поддерживать семейные традиции, собираться на несколько дней, а то и на неделю-другую все вместе. Сергей Васильевич, которого принято было считать малоразговорчивым, сдержанным, даже суровым, в кругу родных и друзей преображался: он веселился, подтрунивал над собравшимися в доме, устраивал розыгрыши и, конечно, с удовольствием играл на рояле.

Племянница композитора Зоя Прибыткова, которую Рахманинов шутливо называл «мой секретаришка», вспоминает, как он устроил ей поездку на рождественские праздники в Москву. Денег у нее, студентки консерватории, для такой поездки, естественно, не было, а открыто предложить ей свои он не решался. Тогда Рахманинов прислал с посыльным письмо, а там пятьдесят рублей и записка: «Моему секретаришке, чтобы на праздники ко мне в Москву приехала».

«Здесь весь Сергей Васильевич: душевный, внимательный и донельзя деликатный. Сам он не мог мне дать деньги, он этим подчеркнул бы, что мне трудно живется материально. А он хорошо помнил, что значит, когда трудно живется», – пишет Прибыткова. Все две недели, что она гостила у Рахманиновых, Сергей Васильевич всячески развлекал юную племянницу, водил в театры, на концерты. «В Сочельник в доме устроили импровизированный маскарад. Пели, плясали, водили хороводы вокруг елки. И первым заводилой всех развлечений был Сергей Васильевич,– вспоминает Прибыткова.– Как заправский тапер играл он танцы, а потом ходил и просил: «Бедному таперу заплатите что-нибудь за труды».

В этом рассказе – весь Рахманинов. Он любил делать подарки, всем помогать, причем тихо и порой инкогнито – чтобы, как он сам говорил, кому-то «немного теплее и светлее становилось». И не только на Рождество и Новый год. Его помощь соотечественникам в годы Второй мировой войны, его благотворительные концерты, рекомендательные письма, бандероли и посылки из Нью-Йорка в Москву, деньги, высланные русским, разбросанным по всему миру – это тема отдельного рассказа.

Самым грустным в жизни композитора оказалось Рождество 1917 года. 23 декабря 1917 года Рахманинов с женой, двумя дочерьми и другом Николаем Струве покинул Россию и отправился в Стокгольм – как сообщалось в газете «День», «в двухмесячное турне по Норвегии и Швеции». Никто их не провожал, только Шаляпин прислал на дорогу любимому другу прощальное письмо, белый хлеб и икру.

Днем 24 декабря Рахманиновы добрались до столицы Швеции. «По случаю Сочельника улицы Стокгольма и здания были празднично декорированы. Люди были оживленные и веселые, попадались и подвыпившие. В отеле тоже было шумно и весело, а мы сидели, запершись в своем номере, грустные и одинокие», – вспоминает жена композитора Наталья Рахманинова. Вскоре они переехали в Данию, где жил Струве с семьей, а получив три приглашения из Америки, 1 ноября 1918 года покинули на пароходе Скандинавию и 10 ноября уже были в Нью-Йорке. Мучительно больно переживавший разлуку с родиной Рахманинов до конца жизни (он умер 28 марта 1943 года в Беверли-Хиллс) оставался верен традиции отмечать русское Рождество – и на своей вилле Сенар в Швейцарии, и в Париже, где жила его дочь, и в Нью-Йорке.
«Сегодня Рождество, 25 декабря, – пишет композитор в 1923 году из Нью-Йорка одному из близких друзей, профессору Московской консерватории Никите Морозову, – а в письме ты и Вера Александровна поздравляете меня с праздниками. Хочется и мне Вас поздравить и пожелать Вам всего лучшего. Пожелания эти шлются, конечно, от чистого сердца». По обычаю, Сергей Васильевич посылает и деньги. Просто чтобы его другу немного «теплее и светлее становилось».

Мария ЦЫГАНОВА