Д.В. Ступицкий. / ФОТО из семейного архива

«Жди меня, и я вернусь, только очень жди»… Этот гимн верности и любви будто написан о моих предках – дедушке и бабушке Ступиц- ких Дмитрии Васильевиче и Ольге Егоровне.

Историю моего деда, прошедшего войну и плен, мы знаем из документов и рассказов его дочери Нины Дмитриевны(моей мамы), которая недавно умерла, но в конце жизни много рассказывала об отце и войне.

Дмитрий Васильевич родился в октябре 1906 года. К началу войны ему было 34 года, работал на железной дороге бригадиром путейцев. Железная дорога имела для страны стратегическое значение, и деду дали бронь – отсрочку от призыва на срочную службу или мобилизацию.

Была семья – жена Ольга и три дочери – Нина 13 лет, Маруся семь лет и пятилетняя Зоя.

Осенью 41-го года на фронтах сложилась очень непростая ситуация, немецкие войска прорвали оборону Красной Армии и подошли к Москве.

Дед решил идти на фронт. Молодой, полный сил и энергии, не мог оставаться в тылу. Надо идти защищать Родину, семью, детей. Пошел в военкомат и, сняв бронь, записался добровольцем в действующую армию. 31 декабря 1941года был зачислен Красносулинским горвоенкоматом сапером в 412-й саперный батальон.

Жена собирала любимого мужа без слез: некогда. Срочно продала кое-какие вещи, запасы, но «справила» мужу теплый полушубок, валенки, теплую шапку, рукавицы.

Отправление – со станции Красный Сулин до Батайска, на общие сборы. Не зря собирала, до Батай-ска еще доехать надо. Морозы в декабре 41-го, как говорят старожилы, стояли жестокие, воды кружку плеснешь в сторону – на землю лед падает, птицы на лету замерзали.

Паровоз притянул вагоны. Не теплушки, как думали, а открытые платформы. Других вагонов не было – война.

«Держись, Олюшка», – говорил Митя, обнимая жену, – я обязательно вернусь. Береги детей. Жди меня. Я обязательно к тебе вернусь».

В январе 1942 года дед был зачислен в 233-й отряд саперного батальона 24-го гвардейского стрелкового корпуса, сапером. С августа 1942 года считался пропавшим без вести. Жене пришли официальные документы «Пропал без вести».

«Нет, – сказала Ольга. – Не верю, он обязательно вернется. Митя сказал: «Жди. Я вернусь, обязательно к тебе вернусь».

И пошли тяжелые годы войны с тремя детьми на руках.

Оккупация Ростовской области началась с вторжения в ее пределы войск вермахта. 17 октября был захвачен Таганрог, через месяц – 21 ноября – Ростов. Оккупация Красного Сулина длилась семь месяцев. С 21 июня 1942 года по 14 февраля 1943 года. Вся полнота власти на оккупированной территории Ростовской области принадлежала немецким (в ряде населенных пунктах румынским или итальянским) военным комендатурам.

Местные жители вынуждены были работать на нацистов. За любое несогласие – расстрел или избиение плетью. Жена коммуниста – расстрел, скрыла курицу или горсть картошки – расстрел. Огороды разрешалось сажать, но урожай забирали оккупанты. Ольга не выкапывала все овощи осенью, а зимой, выкопав из-под снега, ели замерзшую свеклу и картофель. Иначе было не выжить. Голод был страшный. В городе было еще хуже. Электроэнергией и водой снабжались только немецкие воинские части и официальные немецкие учреждения.

Ольга рисковала: прятала в подвале курицу, в поле скрывала раненого красноармейца. Дети распарывали сумки от пороха. Шили какую-то одежонку.

Старшая дочь Нина вспоминала: «Во время оккупации был сильный голод. Люди умирали и лежали «как снопы», так как хоронить их было некому. Маме удалось сохранить корову, благодаря которой и выжили все дети семьи. Она прятала ее в балках, перегоняя каждую ночь на новое место».

Перед приходом немцев в Красный Сулин были сильные бомбежки. Немецкие самолеты заходили по три – четыре и сбрасывали бомбы на город, нефтебазу, железнодорожную станцию. Тогда погибло много людей. Мать хватала малышей, и мы бежали в поле, прятались. Возвращаемся, а у нас уже «гости» побывали: мародеры унесли все, что можно, даже наволочки с подушек поснимали. В прихожей висел пиджак отца, трогать нельзя – отец придет, оденет. Пиджак они не заметили, он за дверью висел, а они видно торопились.

Страшные лишения пережили мы в оккупации. Но сила духа, вера в победу помогали выжить, а слова любимого мужа «Жди» давали поддержку в трудные минуты.

Жди, когда снега метут.
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет…

Писем не было три года. Ни писем, ни весточек. Но Ольга работала изо всех сил и верила: «Митя жив! Он вернется».

Пришел победный 45-й год. Кто-то плакал над похоронками, кто-то встречал с победой своих родных. Приходили друзья, соседи. Может, кто-то слышал, видел? Никто. Но Ольга твердила: «Он вернется».

… Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди и с ними заодно
Выпить не спеши…

Свататься приходили – молодая, красивая.
– Нет, я мужа жду, – говорила Ольга.
Дед вернулся домой в сентябре 1945 года. Нина Дмитриевна (дочь) рассказывает:
«Когда отец появился во дворе, матери не было дома. Соседи, дети побежали ее искать. Нашли на заднем дворе. Мама доила корову. Мы кричали наперебой: «Мама, мама, пришел!».
– Кто пришел?
– Ну, тот, про которого ты говорила: «Пусть хоть без ног, хоть без рук, но живым вернется».
Мама потеряла сознание. Отец поднял ее и усадил напротив, и они долго молча смотрели друг на друга. После мама не могла говорить несколько недель».

Как я выжил
Будем знать только мы с тобой,
Просто ты умела ждать,
Как никто другой…

Дед попал в плен в августе 1942 года. В бою под Луганском был тяжело ранен и контужен (всю жизнь потом плохо слышал и хромал). Его присыпало землей, а ночью его нашли дети и женщины из ближних селений. Они перетащили оставшихся в живых раненых солдат к себе в дома. Спрятали.

Но утром по доносу полицаев пришли немцы с обыском, согнали в колону тех, кто мог ходить и погнали в плен. Остальных расстреляли.

Дед ходить не мог, и друзья, сами израненные, несли его по очереди на плащ-палатке до самой Польши. Три года он находился в концлагерях. Сначала в Польше, затем в Дании.

Гитлеровские лагеря для советских военнопленных стали олицетворением унижения человеческого достоинства, где их обрекали чудовищным пыткам, подвергали на смерть. В немецких лагерях находились узники разных национальностей, но только советских пленных уничтожали целенаправлено.

Воспоминание узника Яна Сэби (австралиец):
– Привезли первых русских, 2 000 человек. Было утро, шел снег. Ворота лагеря распахнулись и вошла колонна пленных. В мокрых шинелях, а то вообще в гимнастерках. Они еле ползли, все были измождены до крайности. Охранники били их плетками.

Нормы питания для советских пленных были ниже, а качество хуже: баланда из подмерзшей неочищенной картошки и эрзац-хлеб, который в лагере называли «russenbrot» (хлеб русских). Это была смесь муки, пищевых отходов и соломы. Кормили отходами, которые рассыпали с самолета.

В мае 1945 года пленных освободили американцы. Они начали активно агитировать ехать в Америку, говоря или «Русские, России нет. Немцы камня на камне не оставили. Кто хочет, езжайте в Америку. Мы вас всем обеспечим».

С дедом был друг, и они твердо стояли на своем: «Едем только домой».

Оставшихся русских пленных поместили в сараях, спали на соломе. Им, обессиленным, давали сначала по полстакана молока, затем через пять дней стали кормить.

К концу лета началась репатриация – обмен пленными. К этому времени его и друга взяла к себе в качестве работников семья фермеров. Деда брать не хотели – еле стоял на ногах. Но друг сказал: «Я без него не пойду. Это мой брат. Буду работать за двоих. Он скоро поправится, если кормить будете».

Кормили хорошо, хозяин работал вместе с ними, дали отдельную комнату, одежду рабочую и выходную, по велосипеду. Воскресенье – выходной, можно пойти выпить пива. Давали немного денег на две кружки пива и другие мелкие развлечения.

В семье было три дочери. Они просили рассказывать о своих оставшихся в России детях, хозяйка иногда приглашала на обеды. Старшая дочь играла на пианино русские мелодии.

Когда дед еще был в лагере, датские женщины приносили пленным еду. Бросали через ограждение, но охранники отгоняли их плетками. Еду стали приносить дети. Рано утром прибегали и привязывали свертки к ограждению. Немцы их не трогали.

Дед вернулся домой. Когда вспоминал про плен, начинал плакать. Здоровье его в плену было подорвано: плохо слышал и сильно хромал из-за последствий ранения. Умер в 1983 году.

Похоронен в поселке Юбилейный Красносулинского района. Рядом с ним похоронена его жена. Она прожила 96 лет и все трудные послевоенные годы поддерживала мужа. В 1946 году у них родился сын Александр.

В 1975 году Дмитрий Васильевич был восстановлен в правах (раннее был лишен как военнопленный), ему вернули награды. В том числе медаль Жукова.

По непонятным причинам Ступицкий Дмитрий Васильевич до сих пор во всех официальных документах числится пропавшим без вести.

Жди меня и я вернусь
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет – повезло.
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня…

Любовь Скорова