– Кому настало время покинуть нас?

Ведущая игры «Слабое звено» произнесла имя. Пухлощекая особа что-то прошипела, покидая студию.

Дарья Матвеевна Растопчина нажала пульт, экран погас.

– Мы такими не были, нас учили помогать друг другу, а поражения принимать с достоинством…

Худощавая женщина лет восьмидесяти подошла к тумбочке и достала темно-синий чемоданчик. В 1945-м медсестра Даша привезла его из Австрии. Была она тогда такой же молодой и красивой, как эта девочка-соцработник…

– Нет, я же запретила себе вспоминать о ней. Запретила, ага, ты когда прекратишь сама с собой разговаривать? Стыд и срам, милая, – Дарья Матвеевна горько усмехнулась и умолкла. Вернее, продолжила «беседу с умным человеком», так ее муж, Дмитрий Федорович, эту привычку одиноких людей окрестил, но уже мысленно.

«Митя, не суди меня строго», – Дарья Матвеевна посмотрела на фотографию в рамочке, с которой улыбалась пара военных. Митя – весело и открыто, а она – смущенно. Митя сказал: «Сфотографируй нас с женой», а они еще только собирались расписаться.

Глядя на снимок, женщина улыбнулась. «Это Митька-то меня осудит?! Да ни в жизнь! А давай-ка, Митенька, мы с тобой наши песни послушаем».

Она завела ручку патефона, поставила на вращающийся диск пластинку и бережно опустила на ее поверхность никелированную головку с иглой. Послышались шорох и шипение, Дарья Матвеевна уселась в кресло и даже глаза прикрыла: «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука…»

В тот майский день 1945 года они были в предместье Вены. Тишина с его улиц, утопающих в цветущих садах, упорхнула потревоженной птицей после первых выстрелов беспорядочного салюта, который начался, как только дошла весть о капитуляции фашистской Германии. В автобате, где Митя Растопчин командовал ремонтным взводом, накрыли столы прямо в саду. В кружки с «горючим» и в банки с тушенкой залетали розоватые лепестки яблонь. Даше и Мите не сиделось на месте.

Дарьину часть отправляли домой, предстояла разлука. Сколько еще оставалось служить Дмитрию, они не знали, но ясно, что хороший механик с военной формой скоро не расстанется. Это была единственная тучка в тот безоблачный день. Они набрели на фотоателье, Митя отыскал хозяина и велел сделать фото.

– Сними меня, – Митя ткнул пальцем себе в грудь, где были орден Красной Звезды и нашивки за ранения, – с моей женой, мит майнер Фрау, ферштейн?

Даже сейчас Дарья Матвеевна не могла сдержать улыбку. А если вдуматься, радостного в их жизни было не так уж и много.

Разве что день, когда спустя полтора года он демобилизовался. Все это время Даша не просто ждала. От родни и подруг-доброжелательниц такого пришлось наслушаться, особенно, когда отказала сватавшемуся к ней вдовцу.

Музыка кончилась, надо встать и сменить пластинку. Как упрашивал ее внук Максим – сын старшей дочери Тони, сейчас он в Москве, большой человек. Ну да, он большой – ростом под два метра, и добрый, телевизор – его подарок, а понимания большого Бог мальчику не дал. Я, мол, тебе музыкальный центр привезу, бабуля, поставишь диск, и слушай свои фокстроты, а патефон выброси. Ну и кто он после этого!

Дарья Матвеевна поставила «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…». Это не фронтовая, но ее любил Митя, а их так мало осталось, из тех, заветных.

Квартира опять наполнилась музыкой, но прежний настрой, когда можно было на волнах мелодии переноситься в тот счастливый мир, где они были молоды, исчез.

– А надену-ка я платье крепдешиновое, – позабыв зароки, вслух сказала женщина и открыла шифоньер. Еще одну ценность, которую удалось отстоять от нападок внука. Вещь эта была середины 50-х годов – с окошечком в верхней части узкой створки. А на большой дверце изнутри крепилось зеркало, в него в последние годы она старалась особо не вглядываться.

Платье было светло-кремового оттенка, с мелкими голубенькими цветами на коричневых веточках. Митя подарил ей это платье к рождению Тамары – второй дочери.

Дарья Матвеевна приложила платье к своей фигуре, взглянула на отражение скептически, но потом пригляделась отрешенно, будто на чужого человека. И ничего, вполне еще бодрая… бабулька. И эта песня закончилась, а слушать шуршание иглы как-то не с руки. Завела новую пластинку и неожиданно принялась кружиться под музыку с платьем, держа его на вытянутых руках.

«С берез неслышен, невесом, слетает желтый лист…»

Очень скоро закружило-зашумело в голове, и она кое-как добралась до спасительного кресла, прижав к груди платье, еле уняла дыхание…

– О-хо-хо, балерина, – укоризненно высказалась она в свой адрес и, не расставаясь с платьем, поднялась, чтобы сменить пластинку. По пути платье зацепилось за спинку стула. Чтобы не порвать реликвию, Дарья Матвеевна сделала встряхивающее движение рукой. Подол высвободился, и из него колко блеснула в свете люстры золотая цепочка,
– Боже ж ты мой…– прошептала Растопчина. У нее свет померк, медленно, придерживаясь рукой за стул, опустилась на темно-зеленый ворс паласа. Цепочка выпросталась наружу, но сам медальон застрял в складке ткани. Одно из звеньев было разогнуто недалеко от замка…

Из-за медальона прогнала Дарья Матвеевна три месяца назад Дашу. Дашеньку – сотрудницу, которую прикрепили к ней в службе соцпомощи. А как быстро они с ней сошлись, с нетерпением ждала женщина визита своей новой подружки. Старалась каждый раз что-то особое приготовить: то рецептом заветным поделиться, то занятной историей или угостить чем-то вкусным.

С дочками у Дарьи Матвеевны не сложилось понимания. Были они и заботливы, да скупы на слова, на жесты всегда спешат, слушают да не слышат. И думки все об одном: сходятся да расходятся, а теперь и вовсе – одна в Израиле, другая, сказали б раньше, не поверила, – в Германии, за немцем замужем.

А Дашенька – уж если радуется, так от всей души. И настроение, как музыку чувствует. Уловит сходу любые полутона, и тут же, как опытный мастер-настройщик, так ловко и незаметно восстановит лад, что после ее ухода и не вспомнишь, с чего кручинилась. Дар Божий у совсем молоденькой девчонки.

Случилось это после майских праздников. Принялась Дарья Матвеевна порядок наводить: посуду в сервант расставлять, фотографии по альбомам рассовывать. Достала и шкатулку резную с документами, Митиными наградами да школьными благодарностями дочек. Там в синей бархатной коробочке хранилась золотая цепочка с медальоном, внутри которого был крохотный портрет безымянной красавицы из рода Растопчиных. Вещь передавалась в семье из поколения в поколение, как правило, – старшей невестке. А досталась Дарье Матвеевне, хотя и не была она старшей. Строга была с ней Елена Константиновна, но однажды собрала всех и со словами: «Держи, это теперь твое», вложила медальон в руку.

Дарья Матвеевна уже дольше свекрови, царствие ей небесное, зажилась. И что сотворила! Теперь-то на нее прозрение нашло.

Ну, да, выпили винца ради праздника, достали патефон. А когда все разошлись, платье мерила…

Когда не нашла медальон на законном месте, не сразу в панику ударилась, зная свою беспамятность. Недели две розыски проводила. Потом слегла. Нет, говорить никому о пропаже не стала, но для себя решила, что кроме Даши, больше некому. Своей новой подружке она часто медальон показывала и примерить просила. Приметила, как глаза у девочки разгораются, когда она смотрит на свое отражение с этим медальоном..

Однажды Дарья Матвеевна вдруг подскочила и открыла медальон прямо у Даши на шее.

– Что такое?! – спросила Даша. Удивленное выражение, широко распахнутые глаза еще больше увеличили сходство.
– Дашенька! Как я раньше не замечала, это же вылитая ты!

Они завили Даше длинные локоны у висков, подкрутили по особому челку, нарумянили щеки и подвели глаза… И долго хохотали.

– Может, я вам родня? – удивилась Даша. Но потом сняла медальон и собралась уходить. Впрочем, против положенного Даша в тот день пробыла гораздо дольше, она никогда на часы особо не смотрела, но медальон больше не мерила. Даже когда Дарья Матвеевна очень просила.

С чего подозрение пало на Дашу, сейчас этого Дарья Матвеевна понять не могла. Да и тогда у нее не было ни доводов, ни фактов. Но в присутствии девушки стала чувствовать стесненность, накапливалось раздражение. Дарья Матвеевна злилась на себя, сказывалась больной, замыкалась. А однажды позвонила Дашиной начальнице и сказала, что отказывается от обслуживания. Вообще отказывается. Что говорила, уже и не помнит. Что хотят, пусть думают…И вот.

Дарья Матвеевна смотрела на миниатюру внутри медальона. Из-за наплывшей в глаза влаги портрет как будто ожил. Женщина выронила его из рук. Сердце у нее в груди затрепетало и замерло. Она со страхом прислушалась к своим ощущениям, собрав остатки сил, потянулась к телефонному аппарату, который стоял на столе.

– Господи Боже Всемилостивейший, помоги мне, дуре грешной,– бормотала она, набирая цифры домашнего телефона Даши.

Что скажет и как будет признаваться в своем чудовищном подозрении, Дарья Матвеевна не думала.
– Дарья Матвеевна, вам плохо?
– Плохо, Дашенька, очень плохо, ты прости меня, деточка.

Телефонный аппарат свалился со стола, а когда она снова взяла трубку, там были короткие гудки.
– Так мне и надо… – обреченно сказала Растопчина и замерла с трубкой в руках…
«Встать и пойти к двери, отомкнуть замок… вдруг она… вдруг…»

Комната кружилась под шуршание закончившейся пластинки.
– Ну-ну, Дашенька, слезки-то утри! Кто же плачет, когда вокруг праздник. Победа!

«Ночь коротка, спят облака…»

«Митя поставил свою любимую, сейчас будем танцевать», – догадалась Дарья Матвеевна и улыбнулась.

Она очнулась, и доктор, женщина в обычной одежде, только шапочка белая на голове, сказала:
– Ну, вот и хорошо. Сейчас мы вам укол сделаем и в клинику повезем.
– Дашенька где? – Дарья Матвеевна умоляюще, как ребенок на мать, смотрела на доктора,
– Здесь я, Дарья Матвеевна.
– Это тебе, Дашенька. Так Митя велел… – и женщина снова потеряла сознание.

Юрий ТРУЩЕЛЕВ