Зимние яблоки. / ФОТО фотобанк freepik.ru

Зимние яблоки
Старику Макарову накануне Нового года не спалось. Всю ночь ворочался, два раза курить поднимался. Ведь обещал Марьянушке бросить.

Да уж теперь к чему? Вдвоем куковать с котом Трошкой остался. Да цветы на подоконнике – герань и огонек. Марьянка высадила, и теперь без предупреждения, когда им вздумается, распускаются, сердце радуют.

Трошка тоже, вслед за Макаровым, блуждал вместо сна. То на подоконник вскочит, выглянет на улицу, то взвоет протяжно, то за хозяином на балкон выскочит. Макаров не выдержал:
– Ну, чего ты, старый хвост, воздух сотрясаешь? Спал бы! Завтра кто даст? До утра народ салютовать станет.

В ответ Трошка зевнул, но с места не сдвинулся. Макаров обтер руки снегом, залетевшим в открытое окно балкона. Глянул на небо. Звезды, чувствуя скорое приближение рассвета, светили тухнущим серебром. Макаров взял Трошку на руки, прижал к груди, подул на холодные лапы:
– Ладно, я, дурень старый, морожусь, ты-то куда за мной? Ну-ка, давай хоть бушлатец накинем. Так-то теплее, верно, Троша? Вот и пригрелся. А морозец знатный. Ну, точно, как на нашу с Марьянкой свадьбу. Надо ж было такое отчубучить – жениться 31 декабря. А все почему, знаешь, Трошка? Других дней не имелось свободных. Да и еще один повод был.

Ну и плутовка, память. Даже помню, как коня соседского звали – Сивчиком. На телеге с ним в сельсовет расписываться приехали.

Марьяна Сивчика яблоками кормила, и пахло от нее яблоками и снегом. Всю дорогу хохотала, помнишь смех ее, Троша?

Макаров выдохнул облаком пара.
– Эх, Марьянушка, поспешила раньше срока. Завтра, а вернее, сегодня уже и свадьба наша золотая, и твой любимый Новый год. Вот и огонек как зацвел, распушился. Полил его, не забыл.

Макаров прижал крепче кота, прищурился:
– Ты только погляди, чудо какое, Трошка. Луна розовая, как огонек наш, и звезда, видишь, во-о-он та подмигивает.

Не иначе, Марьянка нам привет посылает. Гори, звездочка моя.
Трошка чихнул.

Макаров улыбнулся:
– Правду говорю. Ну, пойдем в квартиру греться, совсем ты озяб, пенсионер усатый. Ну-ка, ныряй под пуховое. Хорошо тебе? Ну и спи.

Макаров лег на широкую кровать. Трошка перебрался в ноги. Старик повернулся на бок, накинул одеяло, высвободил руку, положил ее на соседнюю подушку, осторожно провел по ней. Уставился в темную пустоту.

Неожиданно комната поплыла, расступилась, наполнилась светом и снегом. Повеяло морозом и яблоками. Яркое солнце заиграло на запорошенной дороге.

Макаров тряхнул головой. Что за чудеса? Не успел опомниться, как к нему навстречу Марьянка. На голове платок вязаный, ажурный, шубейка цигейковая, знать, у матери выпросила, глаза-васильки смеются:
– Ты чего такой смурной, Ванюша, или жениться на мне передумал? Да погоди, что тебе скажу. У нас ведь скоро девочка родится.

Макаров опомнился. Подхватил Марьянку:
– Я передумал? Да ни за какие коврижки. Где этот хрыч старый, Пахомыч с Сивчиком? В сельсовет гнать надо. Я вот только докумекать не могу – сына ждем ведь, а ты говоришь – девочка будет?
Марьяна уткнулась в новенький бушлат Макарова, шепнула:
– И правда, чего я спешу. Кто родится, тот не спросит. А в сельсовет успеем, Ванюша. Я вот, яблок захватила. Ну-ка, пробуй!

Макаров наклонился, из рук Марьянки откусил ароматное яблоко, поцеловал ее в щеку. Она захохотала, платок спал на плечи, освободив от теплого плена каштановые кудри.

Макаров залюбовался, засмеялся в ответ, услышал, как смех превратился в длинный, протяжный звук. Чем острее и ближе был этот звук, тем дальше становилась Марьянка.

С трудом старик разомкнул глаза, вернулся в реальность. Сквозь зашторенные окна проглядывал новый день. На комоде сидел Троша и равнодушно глядел в сторону двери, за которой кто-то требовательно звонил.

Макаров нехотя откинул одеяло, крикнул в стороны двери:
– Да иду уже, хорош сигналить.

Отыскал босыми ногами запрятавшиеся под кровать тапки. Подошел, глянул в глазок. Засиял, распахнул дверь:
– Люба, внученька, Господи, да не одна. Скорее заходите. Ну, а я вовсе не готов, древний олух. Ты бы звякнула, ну ничего-ничего, сейчас справимся с Трошкой.

В квартиру Макарова легко вбежала озорная, синеглазая брюнетка, а следом за ней вошел серьезный, высокий парень с укутанной в сетку сосной и рюкзаком. Люба подмигнула Макарову:
– А мы сюрпризом, дедуль. Сели вчера на поезд и к тебе, Новый год встречать, ну, как в детстве. Да, знакомься – это Олег. Мой муж, между прочим, со вчерашнего дня. Ну, решили не путать вашу с бабушкой свадьбу. Золотая сегодня, так?

Олег освободил от перчатки руку, пожал ее остолбеневшему Макарову. Тот опомнился:
– Ну дак надо стол накрывать, отмечать мероприятие. Ясно, чего огонек Марьянки расцвел. Вон и Трошка вертится четвертым. Жаль, только пятой с нами не будет за столом.

Люба наклонилась, открыла рюкзак, и на пол покатились пестрые яблоки. Она подняла несколько, протянула деду, улыбнулась, коснулась живота:
– А вот и не угадал. Как раз пятая вместе с нами за столом будет. Знакомься, дедуля, Марьяша младшая приехала.

Макаров вдохнул аромат хвои и сада, и на сердце его стало светло и чудесно.

Небесная подкова
– Ты посмотри, что эта псина делает. Ну, гад, поймаю, получишь. Стой, а ну, грабитель блохастый, стой, говорю тебе!
Круглая тетка в ватнике, пуховом платке и валенках засуетилась между картонной коробкой с ледяными окорочками и убегающей собакой дворянской породы. В зубах псина держала синие куриные ноги.

Предновогодний рынок был усыпан бриллиантовым снегом. Среди елок, мандарин, жареных пирожков и палаток с контрафактом лавировал вместе с «добычей» пес.

Из динамиков страдал Юра Шатунов: «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы»…

Тетка смачно сплюнула, шмыгнула носом и визгливо спросила у бомжеватого прохожего:
– А ты чего тут отираешься у кур. Или бери, или мимо чеши давай.

Мужчина остановился, с улыбкой вдохнул мороз, достал из кармана деревянную подкову с бечевкой, подмигнул и протянул ее продавщице:
– C наступающим, красавица, не хмурься, светись.

Тетка хмыкнула, скрутила губы трубочкой и задергала курносым носом. Морщинки около глаз распрямились и стали похожи на крошечные солнечные лучи. Она сняла рукавицу, взяла за веревку подкову, и она закачалась, как детская мечта. Тетка стала разглядывать резной рисунок и спросила у мужчины:
– Ишь ты, какая мудреная вещица. Спер, небось, малахольный? Но ить какова подкова – точно от Сивки Бурки. Тебя как звать-то, дядя?

ужчина запрокинул голову к небу, прищурил один глаз, ответил:
– Николаем меня звать, красавица. А подковку я сам сделал. Люблю запах сосны и дуба, они детством и лесом пахнут. Подковка-то волшебная, ты ее у входа над дверью повесь – она тебе счастье в дом обязательно принесет. Ей богу, красавица. С душой ведь сделана.

Тетка подула на подкову и ласково коснулась ее сучковатой поверхности. Потом спрятала в карман, бросила в пакет два тощих окорочка и крикнула уходящему мужчине:
– Эй, Коля, на вот тебе, к Новому году от меня кой-че. Ну, в общем бери. Бери, да не мнись, я тоже от чистого сердца, и тебя с праздничком, кхе-кхе.

Мужчина нерешительно взял в потрескавшиеся пальцы куль с куриными льдинками:
– Ну, дай бог тебе здоровья и мира, красавица. Дай бог тебе мыслей светлых и дней ясных, как глаза твои тальковые.
Тетка поправила выбившиеся волосы и хохотнула:
– Скажешь ведь, красавица. Ну, и тебе, Колья-Николай не хворать.

Наблюдавший картину дед в каракулевой шапке и с остренькой бородкой прокашлялся и спросил скрипучим голосом:
– Мадам, позвольте полюбопытствовать, это лирическое представление еще долго тянуться будет? Мне бы кило куры. К столу новогоднему успеть, так сказать, блюдо организовать. Время, мадам, летит, понимаешь, мчит. Вы слышите, курятинка нужна мне!

Тетка опять примерила хмурое выражение и хотела огрызнуться, но нащупала в кармане подкову. И молча начала класть бедра на весы.

Когда продавщица рассчиталась с покупателем в каракуле, Николай уже исчез. Она сняла перчатку, достала подкову, похожую на крошечную радугу, вспомнила о елке в деревенском доме деда и бабки. Там над входной дверью тоже когда-то висела подкова, только настоящая, медная с трещинкой. Дед смеялся, что когда-то одной левой гнул их, а вот эту оставил для бабуси. На казачье уютное счастье.

Николай вышел в ворота рынка яблочного цвета. Прошел несколько метров в сторону застывшей стройки. Огляделся, нырнул в обитый фанерой и дерматином вагончик, потом позвал:
– Фимка, Фимааа, ты здесь, бродячая душа?
В ответ услышал шкрябающие звуки и быстрое, неровное дыхание. Тогда Николай продолжил:
– Ну я это, я. Выходи, свои ж дома, хорош опасаться. Я обед тебе праздничный раздобыл – гляди. Ну, где же ты, Фимушка?

Из-под деревянных досок показалась серая, взлохмаченная псина. Та самая, которую тетка не сумела остановить. Собака радостно завиляла свалявшимся хвостом, подпрыгнула и уперлась лапами в грудь Николая, а потом лизнула его в нос. Мужчина засмеялся и одной рукой потрепал собаку за холку, а другой показал окорочка:
– Такие новогодние чудеса, Фимка. Вот видишь, божья милость и доброта человеческая не оставляют нас.

Красавица одна нам новогодний стол организовала. Хорошая женщина, румяная, сердечная, правда, подзамерла душа детская.

Пес радостно взвыл, крутанулся, а потом исчез за фанерной коробкой. Через секунду он уже тыкал в куртку Николая синими ногами кур.

Мужчина присел на матрас, что стоял на кирпичах, и молча заплакал. Слезы заскользили по глубоким морщинам, которые резали его смуглое лицо. Фимка тут же лизнул Николая в щеку, а потом положив свой подарок рядом, сам же зарыл морду в коленях хозяина.

На город упали сумерки и окрасили снег дымчатой тайной. Николай прижался к псу и сказал:
– Вот зажгу керосинку, Фимка, и такой с тобой ужин справим, самый что ни на есть новогодний. Две души – уже компания. А за подковки наши еще выручить успеем. Не все ведь в мире на продажу. Вот кроху счастья дай человеку, глядишь, он засветится, озарится, отогреется сердцем. Все мы дети божьи, Фимка, во всех нас любовь живет, дай ей только на свет выйти, расправить крылья, зазвучать. Правду говорю, верная ты голова?

Пес протяжно зевнул, перевернулся на спину, заерзал, ветер ворвался в незапертую бытовку и пробежал по висевшим вдоль стены деревянным радугам. Они, ударяясь друг о друга, музыкально застучали, зацокали.
Николай встал, зажег керосиновую лампу и прикрыл двери:
– Вот и ветрушка нам спел, пожелал счастья, праздник вдохнул. Ничего, Фимка, живы будем – не помрем! Зима добрая к нашему брату бродячему. Сколько еще дорог, сколько радуг раздать надо.
В небе, сквозь облепиховые звезды прокрался месяц. Николай улыбнулся желтому страннику сквозь окно и сказал собаке:
– А вон и небесная подкова засияла. Не одни мы, Фимка, весь мир с нами, куда бы мы не отправились.

В.В. Беляева.
/ ФОТО из личного
архива В.В. Беляевой

Проживающая в поселке Темерницком Аксайского района Виктория Владимировна Беляева пишет стихи, прозу. Является лауреатом первой степени Международной литературной премии им. А. Серафимовича в номинации «Лучший прозаик», лауреатом первой степени поэтического конкурса культурно-просветительского проекта «Бабий Яр», лауреатом литературной премии им. Левитова в номинации «Детская литература», а также лауреатом первой степени литературной премии им. Омара Хайяма «Зеркало мира».