Мария Ивановна Сергиенко родилась в 1923 году в хуторе Власовка Артемовского района Ростовской области. Участник Великой Отечественной войны с 1942 по май 1945 год. Служила в авиационных частях шофером. Рядовая, по окончании войны присвоено звание ефрейтора. Награждена орденом Отечественной войны II степени, медалями «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», медалью Жукова и многими другими.

М.И. Сергиенко. / ФОТО из архива М.И. Сергиенко

Фото юных девушек, двух сестер было сделано сразу же после войны. Слева – прелестная белокурая малышка, почти девочка. Невозможно поверить, что именно она в Великую Отечественную водила груженные снарядами грузовики и в мае 1945-го вместе с нашими войсками вошла в Берлин.

– Сестра Валя очень хотела, чтобы я сфотографировалась в военной форме, – вспоминает Мария Ивановна Сергиенко, – но после трех лет на фронте мне хотелось наконец-то надеть платье. Тем более, что оно было особенное, трофейное.

… Маша (тогда еще Петрунина) всем своим существом стремилась на фронт. При виде красивого строгого лица женщины со знаменитого плаката «Родина-мать зовет!» что-то переворачивалось, сжималось в ее душе. «Немцы продвигались все дальше и дальше вглубь страны, оккупировали все новые и новые территории. Это было по-настоящему страшно. Плакали каждый раз, когда узнавали об очередном захваченном городе. И казалось, что если мы, женщины, пойдем воевать, то поможем остановить отступление».

В 1942 году фашистская армия подошла к границам Ростовской области. Семья Петруниных жила в хуторе Власовка Артемовского района, недалеко от города Шахты. Один из братьев Маши, кадровый военный, был на фронте, и уже год о нем не было никаких вестей, другой, тяжелобольной, трудился на шахте. Там же счетоводом работала Маша. Были еще мама и младшая сестренка-школьница.

Как только Марусе исполнилось восемнадцать, она отправилась в военкомат проситься на фронт. Каково же было ее разочарование, когда в ответ услышала: «Мы писарей не принимаем!» Но 24 апреля 1942 года Сталин разрешил набирать в армию всех женщин-добровольцев, с обучением их военным профессиям. И Маруся снова пошла в военкомат. «Накануне ночь не спала, боялась, что меня не возьмут по здоровью – сердце иногда у меня барахлило», – рассказывает Мария Ивановна. Но на этот раз ей сказали: паковать вещмешок. 4 мая в хуторском клубе провожали новобранцев. Родители плакали, а молодежь пела и танцевала до утра. Рано утром прямо из клуба 25 юношей и девушек посадили в машины и повезли в Шахтинский горвоенкомат, где были назначены сборы. За ними, семь километров пешком, шли родные. Многие в этот день виделись в последний раз.

А потом были трехмесячные курсы для женщин в Сталинградской области, на станции Прутбой. Половина училась на шоферов, половина – на техников. Кстати, были там не только юные девушки, но и матери семейств, которые оставили детей на попечение бабушек и пошли на фронт, чтобы хоть чем-то помочь армии. Уж какие там знания новобранцы успели получить за три месяца – сказать трудно, но выбирать особо не приходилось. Главное, что все были готовы пополнить заметно поредевшие за два года отступлений ряды советских войск.

По окончании курсов «женсостав» распределили по воинским частям. Маша и одиннадцать ее подруг попали в Ворошиловград (нынешний Луганск) – 4-й Украинский фронт, 16-я воздушная армия, 69-й БАО, в/ч 29744. Кстати, Маша очень хотела пойти учиться на летчика, но туда брали только окончивших 10 классов. Зато попала в отдельный батальон аэродромного обслуживания и всю войну была рядом с летчиками. Обязанностью шоферов было возить не только боеприпасы, но и все необходимое для пилотов.

В батальоне Маше дали полуторку. И первое задание – привезти тарелки для взлетного состава. (У всех солдат были котелки, и только летчики пользовались тарелками.) Да только этой посудой так никто и не воспользовался – через три дня наши войска опять начали отступать. Ох, как горько было уходить, опять уходить! Люди плакали, бежали за автоколонной: «На кого же вы нас оставляете?» Маша, как и все наши солдаты в то время, упорно твердила: «Мы вернемся». Горечь отступления возросла во много раз, когда в октябре 1942-го батальон проезжал родной хутор Маруси. На полчаса девушку отпустили повидаться с родными. Мама плакала, гладя светлые косы дочери, и просила «товарища лейтенанта» оставить девочку дома. «Ну какой из нее вояка?» «Не положено. Она военнообязанная», – сурово отвечал тот. Да Маша и сама бы не осталась – разве можно вернуться в тыл, когда кругом враг?

До сих пор Мария Ивановна помнит ту дорогу сквозь ночь, с мигающими всполохами света – уличного освещения не было и вдоль дороги стояли женщины с фонарями. Они ехали по направлению на Новочеркасск, когда возле поселка Хотунок, один из шоферов вдруг увидел танк со свастикой. Выходит, там уже немцы? В спешном порядке колонну развернули, и она пошла на Мелиховскую переправу. Но было поздно. Фашисты приближались, начались бомбежки (позже узнали, что в тот день переправу обстреливали 40 самолетов). Первые три машины, в том числе и Марусина, успели переправиться, а следующие уже горели вместе с паромом. Взрывы, огонь, горы искореженного металла, и везде – трупы, трупы! В панике Маша бежала, сама не зная куда. На бегу ее поймал один из бойцов, пригнул к земле. А потом показал – рядом лес, беги туда, его не обстреливают. Девушка побежала изо всех сил, упала в какую-то яму и затаилась.

В своей части Маша Петрунина была самой юной, никто не верил, что ей уже восемнадцать, так всю войну и спрашивали: «Признайся, сколько лет себе приписала?» Командир батальона, впервые ее увидев, в сердцах сказал: «Не хватало мне тут еще детского сада!» А водитель комбата часто напевал модную в то время песенку «Маленькая Нэлли». Остальные шоферы подхватили: вот Маруся и будет у нас маленькой Нэлли, Нэлькой. Прозвище закрепилось, так до конца войны она Нэлькой и оставалась…

«Нэлька! Где Нэлька?» – раздавались встревоженные голоса. Наступило затишье, искали живых, а Марусю никак не могли найти. В батальоне ее все любили, и когда она выбралась из своего убежища, шоферы долго не выпускали ее из радостных объятий.

Полуторка Петруниной сгорела во время обстрела, и дальше Маше пришлось идти пешком. А следом за ними опять летели фашистские самолеты. Один, особенно наглый, спускался над самой колонной и едва ли не смеялся измученным людям в лицо, снова и снова посылая в них смертоносные очереди.

В конце ноября подошли к Сталинграду. 19 декабря им объявили, что их батальон будет обслуживать самолеты, присланные из Сибири на подкрепление. Это был полк знаменитого летчика Покрышкина. Мария Ивановна вспоминает, как один из механиков показал ей самолет легендарного летчика, сплошь покрытый звездочками, которыми обозначали количество сбитых немецких машин.

Мария Петрунина (слева) с сестрой. 1945 г. / ФОТО из архива М.И. Сергиенко

В один из рейсов у Нэльки сломалась машина. Просто встала на полпути – и ни с места. Конечно, Маше, с ее скромным водительским опытом, определить причину было не по силам. Ехали они вместе с командиром отделения Губочкиным, он и пошел за помощью. Его не было до утра, и девушке пришлось одной ночевать в степи. Уходя, командир сказал: «Возьми палку, и если волки приблизятся, посильней бей по капоту – они шума боятся». Так и просидела всю ночь с дубинкой в обнимку, дрожа от холода и страха. Утром вернулся Губочкин вместе с механиком. Тот покачал головой: неисправность серьезная, и неизвестно еще, удастся ли ее устранить. Но, видно, дело свое он знал хорошо, в конце концов машина завелась, правда, ехать могла только на второй скорости. На базу вернулись с опозданием на три дня – подсудное дело в военное время! Дрожащую от холода Нэльку отправили греться, а Губочкина сразу отвели на допрос. Ему предстояло ответить на обвинение в дезертирстве. Нэлька грела озябшие руки о кружку с чаем и с ужасом думала: «Только бы не в штрафбат!» Обошлось. Батальонный механик подтвердил, машина действительно с серьезной поломкой: «Удивительно, что они вообще доехали». Дальше служба пошла своим чередом. Днем возили на аэродром боеприпасы (ночью не ездили, нельзя было включать фары). По ночам дежурили – охраняли машины или собирали патроны в ленты для истребителей.

2 февраля 1943 года – освобождение Сталинграда – Мария Ивановна до сих пор считает первым днем победы: «Волга наша! Теперь пойдем освобождать Ростов! Радости не было предела, люди смеялись, плакали, поздравляли друг друга. Мы испытывали гордость за свой народ». И все же к этой радости примешивалась горечь потерь.

– Когда вошли в Сталинград, увидели, что там не осталось ни одного целого дома, обгоревший угол отмечал место, где когда-то был завод. Все было сожжено, разгромлено, – рассказывает Мария Ивановна. – Но жители до последнего отказывались эвакуироваться и до конца защищали свой город. И это правильно, потому наш народ и выстоял, что каждый готов был до последней минуты защищать свой дом.

А еще Мария Ивановна считает, что в который раз победить врагов нам помогла наша русская погода. Не выдержали немцы сталинградских морозов! Повсюду были трупы фашистских солдат, обмотанны во что только можно – видно, согреться пытались. А морозы в ту зиму были лютые, даже днем до минус 35 доходило!

Нашим тоже приходилось нелегко, у шоферов руки прилипали к ручке машины. И какое же было счастье, когда однажды на адрес батальона пришла посылка из Красноярска: шуба, валенки, шарф и перчатки! И все это богатство отдали «маленькой Нэльке». Шубу она надевала прямо поверх шинели, и жить сразу становилось легче.

Потом освобождали Шахты, Ростов, Новочеркасск, Харьков. Бои были тяжелые, так же вокруг рвались снаряды, гибли друзья, но враг отступал! И взрывы, смерть уже не пугали, об этом как-то не думалось. Главное – идем домой. Когда проходили через Шахты, их аэродром стоял на горке совсем рядом с родным хутором Маши. Девушка неотрывно смотрела в бинокль на свой двор, где ходили мама, сестра, племянники. Подружки смеялись: «Да что ты там такого интересного нашла?» А когда узнали, что это ее дом, целой делегацией пошли к старшине, просили отпустить Нэльку в увольнение. Отпустили – до шести утра.

В небольшой домик битком набились подружки, родня. За разговорами время пролетело незаметно, спать легли только под утро. Мама смотрела на спящую дочку и вздыхала: совсем ребенок, а лицо измученное, под глазами тени… Уже пора будить, а рука не поднимается. Проснулась Маруся – на часах семь, опоздала! Вернулась, вызывает командир роты: «Пять суток ареста за самоволку». И вот ведут Нэльку под охраной на гауптвахту, а навстречу – начальник штаба. Начал выяснять, что случилось. А когда узнал, что арестовали Нэльку за двухчасовое опоздание из дома, взял ее за руку и вместе с ней пошел к ротному. «Ты что ж это творишь, – говорит ему. – Тут же дом ее, мать оккупацию пережила, как же было не повидаться? Гляди у меня, будут твой родной Крым освобождать, я тебя в уволь– нение не отпущу!»

Наверное, вспоминал эти слова товарищ ротный, когда освободили Севастополь и он получил увольнение в родную Алушту.

Все дальше на юг шла наша армия, а вместе с ней и Нэлька. Когда форсировали Днепр, был такой ливень, что машины проседали и скользили на переправе, приходилось их сначала разгружать, перегонять, а уже потом грузить заново. Нэлька сидела в кабине, вцепившись в руль, и думала – что, если переправа не выдержит?..

После освобождения Крыма их батальон перебросили на 3-й Белорусский фронт, и Марусина полуторка ехала уже через Белоруссию, Польшу и Чехословакию – на Берлин. К столице Германии подошли в конце апреля 1945-го. Жили в каком-то общежитии возле аэродрома. Уже ясно было, что войне конец. 1 мая в батальоне был праздничный ужин – фронтовые 100 грамм, ветчина в банке. После ужина Нэлька осталась убирать со стола и вдруг заметила дым в конце коридора.

Оказалось, общежитие горит – аэродром окружили. Из соседнего двухэтажного дома летели снаряды, строчили пулеметные очереди, приблизиться к нему было невозможно. Огонь уже распространялся по коридору, отрезав путь к выходу. Старшина выломал фанеру из оконного проема, и девушка прыгнула вниз. Бежали, прячась от пуль, пригибаясь к земле, хоть как-то пытаясь укрыться у стен. Обидно погибать в конце войны! Несколько дней аэродром был под обстрелом, а потом подошли наши танки и пробили окружение.

5 мая батальон получил приказ ехать к Рейхстагу. По пути надо было переехать мост – так, не мост даже, мосток. Первым на него въехал комбат Дручинин. Сразу же раздался взрыв – мост был заминирован. Комбат жил еще два часа, а его шофер, тот самый, который пел когда-то «Маленькую Нэлли», погиб на месте – его просто разорвало. Похоро-нили их там же, у этого моста.

О том, что кончилась война, сначала узнали по внезапно наступившей тишине. А 9 мая в восемь утра на общем построении объявили, что этот день отныне будет считаться Днем Победы. Грянуло «Ура!», люди обнимались, целовались, описать чувства, которые охватили всех, просто не хватит слов. Это было счастье – абсолютное. Больше не будет смертей, крови, оккупации. Те, кто выжил и дошел до конца, скоро вернутся домой – если осталось к чему возвращаться. Но грустные мысли в этот день все гнали прочь, оплакивать потери будем потом. А сегодня – праздник. Войне конец! Шоферам разрешили одеться в гражданское и праздновать вместе с офицерским составом. Один из командиров открыл для девчонок немецкий склад – там они и выбрали себе нарядные платья. Именно в этом платье Нэлька сфотографируется, вернувшись домой.

22 июля им объявили о демобилизации. Правда, домой отправили только три недели спустя. 17 августа Нэлька с товарищами села на паровоз, а домой добралась только 15 сентября. Конечно, поезда тогда ходили медленно, но, главное, на всех станциях стоянки длились по нескольку часов. Освободителей встречали цветами, музыкой, накрывали столы с угощением. Путь домой был настоящим праздником. Вообще, Нэльке, можно сказать, повезло: жива осталась, даже ранена ни разу не была. А из тех двенадцати девчонок, которые приехали когда-то после шоферских курсов в 69-й отдельный батальон аэродромного обслуживания, до Дня Победы дожили только шестеро. И сколько их было, друзей, родных, знакомых, которых поглотила эта проклятая война!

– Нет, сестренка, я не бу– ду больше надевать военную форму. Наконец-то я дома.

Из воспоминаний М.И. Сергиенко. 2010 год.
Юлия Фролова